Карл Францевич Орешников шел домой после работы, уставший, с бумажным пакетом продуктов в руках. Полиэтиленовых он не любил. Каждый вечер в пакете был неизменно один и тот же набор - молоко (непременно свежее, «скоропортящееся»), свердловская булочка и пара глазированных сырков на завтрак без начинки.
Кал Францевич служил в одном проектном бюро (как он сам любил говорить), носил окладистую бороду и был спокоен и приветлив по характеру, за исключением случаев единичных, когда мог вспылить с подачи зарвавшегося грубияна или надо было в выходной день ехать на работу по инициативе начальства. Работа была любимая, засиживаться он на ней любил, чем вызывал неоднократно праведные вспышки гнева со стороны жены, но ничего с собой поделать не мог. Единственное, что его раздражало, как уже было сказано ранее - необходимость покидать дом в выходные. Ибо по утрам в субботу Карл Францевич ездил в один из «заповедных» книжных поболтать с местными букинистами, перекурить с парой друзей-филателистов, и заехать повидать внучку. Воскресенье же посвящалось целиком продумыванию очередных ходов для городского (межрегионального), а то и международного матча по рэндзю, в чем жена охотно составляла ему компанию, если не убегала с подругами по магазинам или не садилась за архисложную вышивку. Раз в месяц все вышивки демонстрировались на собрании местного клуба «перечниц», а потом раздаривались друзьям.
Вот и в этот поздний декабрьский вечер наш герой возвращался тихой дорогой домой под свет фонарей и редкие снежинки с неба. У подъезда своего многоквартирного дома серии П-44Т он заковырялся в кармане, обнаружил там дырку, и с тоской констатировал, что посеял ключ от внешней двери где-то по дороге. Домофон в квартире не работал, уже полгода как старательно перегрызенный котом Иннокентием, а починить все было недосуг. Запоминать же электронный код было не в его силах. Карл Францевич аж слегка вспотел, когда подумал о том, что придется звонить кому-то в столь поздний час, извиняться и объяснять весь идиотизм ситуации. Мобильным телефоном он принципиально не пользовался, так как считал, что успевает сделать на работе не только норму, но даже больше, а значит и ловить его на подработки нечего. Но иногда начальство ухитрялось это делать и без мобильной связи. Поболтать же с друзьями всласть и уютно можно было только по домашнему телефону, в халате, тапочках, с чашкой кофе или рюмкой коньячку, и никак иначе.
- Что же я. дурень старый, - подумал он, поставил пакет на ступеньки подъезда, и начал протирать очки носовым платком. Он закурил, но прошла минута, три, из подъезда никто не выходил, и Карл Францевич таки решился кого-нибудь разбудить своим неурочным звонком. Протянув было палец к кнопкам домофона, он замер на секунду, так как увидел объявление, гласившее следующее:
«Уважаемые! В 0.30 ночи (со вторника на среду) в подъезде состоится собрание. На повестке дня - выборы главного домового и решение наболевших вопросов о бестолковых жильцах, явных вредителях и прочая». Словосочетания «выборы главного» и «наболевших вопросов» было дважды подчеркнуто красным химическим карандашом.
Карл Францевич сверил часы и так обрадовался, что даже толком не вникнул в текст.
- Молодцы! Собрание! - это значит, его непременно кто-нибудь заметит за стеклянным окошком подъезда и откроет дверь. Обычно Орешников ругался с молодежью, которой был полон их подъезд, но ругался добро, устраивая серьезные выговоры лишь за разбросанные окурки на лестнице или раскиданные газеты возле почтовых ящиков. Свиней в человеческом обличье он не признавал и категорически рвался перевоспитывать.
Он как-то не засомневался в том, почему собрание по наболевшим вопросам проводится так поздно и списал все на то, что соседи, по большей части народ молодой, возвращается домой поздно, а стало быть, ничего такого в этом нет.
Он прилип к окну, стараясь разглядеть сквозь слегка заиндевевшее стекло кого-нибудь, кто спас бы его и впустил к любимой жене, коту-засранцу и согретым на батарее тапочкам. Его и вправду заметили. Дверь тихо скрипнула и защелкнулась на электронный замок за обрадованным, но слегка замерзшим жильцом.
Карл Францевич так спешил, что чуть было не сбил с ног открывшего ему дверь.
-Ну, вы это уж. не так рьяно, - буркнули сзади, - чуть не опрокинули, товарищ.
-Простите-простите, - Карл Францевич зарделся, и повернулся было извиниться еще более горячо, но замер.
Перед ним стоял лохматый старичок, ковырявший в носу, ростом, как говорили, от горшка два вершка. Архитектор автоматически прикинул, что вершок - это чуть меньше четырех с половиной сантиметров, а стало быть.
-Все правильно, - сказал старичок - около девяти сантиметров. А если считать для человека - так около полутора метров. Но не очень-то вежливо с вашей стороны. Не пристало вам, господин Орешников, фамильярничать, даже не познакомившись прежде.
- Что вы, что вы! Я так. Привычка, знаете ли, выработанная профессией, годами, да и вообще. - Карл Францевич распереживался и чуть не споткнулся о лестницу, ведущую к лифту.
- Лифт сегодня не работает, - раздался голос сзади.
- Можете не спешить. А то на ваш девятый без одышки не доберетесь, - участливо добавили со стороны.
Лысина Карла Францевича, любовно оберегаемая каракулевой шапкой, заказанной супругой в соседнем ателье, вспотела от стольких советов, и он предпочел снять ее. Он присел на верхнюю ступеньку, не боясь запачкать пальто (знал, что уборщица Нюша старательно отдраивает «парадные» ступени ежедневно «в ночь», чтобы жильцам было приятно с утра выходить в чистый подъезд), поставил рядом пакет с продуктами и вгляделся в окружавшую его полутьму.
Собравшиеся на выборы главного домового вежливо молчали.
- Кажется, вчера вечером было немного светлее, - робко произнес Орешников, чтобы хоть как-то завязать разговор.
- Это Евграфьич лампочку на часок-другой выкрутил, - сообщил ему открывший дверь старичок. - Молодежь тут бойкая, а мы народ ночной, светиться не особо любим.
- Стало быть, вы, жилец из тридцать седьмой квартиры? - начал самый первый домовой, достав откуда-то замусоленный блокнот, огрызок карандаша, и сверившись со списком.
- Брешешь, Тимофеич! - ворчливо выступил вперед немытик в тулупе, от которого нещадно воняло бензином. - Всё ты со своими бумажками возишься, да толком ничего не знаешь... Из тридцать второй он!
- Да, да - робко вставил Карл Францевич, - из тридцать второй.
- Ну вот, а я что говорю, - неумытик улыбнулся, впрочем, это скорее можно было почувствовать, нежели разглядеть на таком перепачканном лице. - Ладно, вы тут ведите душевные беседы, а мне еще надо лифт до утра починить. А то ремонтники опять, поди, все перепились, а как жильцы с утра на работу пойдут?.. А собачники? Это же воплей на весь подъезд! Особенно, если эта старая калоша из пятнадцатой своего пуделя не выведет раньше остальных! Она же сама всех соседей загрызет!
- Ну, куда ты, Соловушка? - слева появился третий субъект в больших валенках, с веником за спиной, и в ушанке. В темноте сияли его зубы, блиставшие голливудской улыбкой. От субъекта пахло деревенским гламуром и одеколоном «Москва». - Мы же без тебя, как без рук. Ты же наше око справедливости! - ввернул он. - Передеремся тут все.
- Ничего, - Соловушка насупился. - Вон, к вам толковый советчик пришел, разберетесь!
- Месье! - откланялся он перед Орешниковым, протиснулся сквозь узкие щели застопорившегося лифта и исчез где-то в колодце шахты.
- Стало быть, выбираем сегодня главного по дому! - кто-то на батарее чиркнул спичкой и дал закурить дешевую папироску товарищу. Карл Францевич разглядел при вспышке огня двух совершенно одинаковых домовых. Аккуратненьких, в дешевых ватничках и варежках со звездами, оба с короткими бородками. У левого варежки были синими, у правого - красными. В остальном отличий не наблюдалось.
- Но прежде, - добавил домовой в красных варежках, спрятав спичку в карман, - поговорим об этих бестолковках с семнадцатого. Что запихивают в мусопровод всякое дер. - Он запнулся и посмотрел на Орешникова. - Стало быть, запихивают всякую дрянь и обязательно устраивают засор! А то и вовсе оставляют пакеты возле мусоропровода. Это же возмутительно! Предлагаю поставить на голосование вопрос о выселении.
- Нет-нет, - попытался заступиться субъект с голливудской улыбкой. - В общем, перевоспитать можно. Не алкоголики, не наркоманы, слава Богу, просто дурно воспитаны. Предлагаю напустить на них их же кошку Эльзу. Пара дрессировок перед и после похода к мусоропроводу и станут как шелковые! Ну, или с дымовыми шашками можно что придумать. Мало ли идей!
- С дымовыми шашками ты мне весь дом тут подпалишь или еще что испортишь, - ворчливо погрозил огрызком красного химического карандаша Тимофеич.
- А давайте вот что, - Карл Францевич почувствовал себя смелее, раз уж ему разрешили присутствовать при таком событии, и решил высказать свои соображения, - Пара пакетов мусора под их дверьми и намек должен быть понят!
- Хулиганишь, Францевич! - Погрозил ему домовой в синих варежках.
Орешников развел руками и покраснел.
- Но, в целом, идея хорошая! - заступился за него близнец в красных. - Ставим на голосование! Кто против?
Против никого не было, воздержавшихся тоже, и пока не рассветет было решено провести акт воспитательного возмездия на благо всего дома.
За следующие полтора часа обсудили пути исправления истерички с пуделем; наставления на путь истинный матери двоих детей, непомерно увлекшейся горячительным (зеленых чертей решили не вызывать, а разрешить вопрос своими силами); успокоения бабки с тринадцатого, стучавшей по делу и нет своей клюкой по батарее в неурочные часы; вынесения выговора диспетчерше Ивановой за то, что в часы дежурства болтала по телефону с подругой и не отвечала на вызовы жильцов. Нерешенным остался лишь вопрос о том, как намекнуть молодому человеку, ходившему к девице Терентьевой из сорок седьмой, что пора бы и устаканиться, закрепиться, так сказать, и вообще подойти к отношениям серьезно. Молодец порхал туда-сюда из первого подъезда в третий, да еще и захаживал между делом в седьмой дом к продавщице из кондитерского (Балашка из ее подъезда видел). Область чувств была признана материей тонкой и вмешиваться решили осторожно, чтобы не уронить моральный облик дома окончательно.
Орешников собранием был удовлетворен полностью и очень порадовался тому, что в его доме живут такие серьезные хозяйственники.
- Ну, а теперь, стало быть, займемся выборами главного на следующий квартал. - Ты, Иерихоныч, наших надежд не оправдал, - сурово высказался один из близнецов улыбистому и пахнувшему «Москвой» домовому, - Молодой исчо, за всем следить, стало быть, не успеваешь.
- Дык. - потупился не справившийся с обязанностями, - Столько объектов, а я один на семнадцать этажей!
«Не справился. Отстранить». - Пометил в организационном блокноте Тимофеич.
- А можно мне? - Орешников вдруг загорелся идеей послужить на благо дома и облегчить тяжелую участь домовых.
- Ва-а-а-ам? - единогласно удивились домовые.
- Да вряд ли вы сами захотите, - Тимофеич зорко взглянул на него, спустив очки на нос. - Зарплата у нас маленькая: бутылка свежего молока по утрам, да хорошие сны, вне зависимости от погоды, давления и колебаний настроения.
- Ничего, я молоко люблю! - Карл Францевич воодушевился, - А добрые сны - так этого мне последние двадцать лет просто жуть как не хватает! Вообще иногда бессонницей мучаюсь.
- Ну что ж, - близнецы слезли с батареи и подошли к неработающему лифту. - Соловушка, как ты там? Все слышал? - крикнул один из них в щель. - Допустить человече до наших хозяйственных дел? Прецедент ведь!
- Слышал, слышал, - донесся голос из недр шахты. - Нормальный мужик, с опытом, не цепляйтесь. Молока и снов что ли жалко?
- Тогда решено. - Тимофеич вырвал листок из блокнота и подошел к Орешникову. - Черканите в протоколе.
- А что писать? - Карл Францевич заволновался.
- Пишите: выбран на очередной квартал главным домовым. Обязался хранить в доме покой, следить за порядком, поддерживать в жильцах хорошее настроение, ну и того. общий моралите. - Тимофеич улыбнулся. - Да не бойтесь, чай не мальчик. Конечно, если сравнить с моими двести шестьюдесятью годками службы - дите неумелое, ну так, со своими сородичами может и скорее разберетесь.
Карл Францевич расписался, и на этом собрание было закрыто. В качестве содействия новому домовому на жену решено было навеять легкую амнезию поутру, чтобы не было вопросов, где так задержался супруг. На начальство также решили послать чародейство, дабы не мешало выполнению важных общественных функций, и не вызывало на работу в выходные.
На том и разошлись.
Распахнув рано с утра дверь, жена Орешникова увидела бутылку свежего молока под дверью и удивилась.
- Карлуша-а-а-а! Неужели вечером забыл, когда дверь открывал? - обратилась она к мужу.
- Нет, Наташенька, - сладко потянулся Карл Францевич. - Это моя плата за работу во вредных условиях. А знаешь, какие мне сны сегодня снились, у-у-у-у! - Он обнял жену и закружил ее в вальсе. Дверь квартиры тихо затворилась.
С этого дня дом зажил в полном согласии мира старого и нового, но раз в квартал все равно созывались ночные собрания и Тимофеич строчил протоколы. Впрочем, в последующие двадцать пять лет до смерти Карла Францевича, они были практически пустыми за неимением серьезных вопросов и образцового моралите всех жителей.
Подписаться на:
Комментарии к сообщению (Atom)
Комментариев нет:
Отправить комментарий